Рассказ «Неудобство»

Пётр не умер.

Он смотрел в густо намазанное серым небо. Видел возвышающийся над ним тускло-желтоватый дом о двадцати пяти этажах. На десятом этаже было распахнуто окно. Створка ещё покачивалась, потому что Пётр задел её ногой при падении.

Он лежал и чувствовал, как голове и спине становится тепло и липко. Но потом это чувство ушло. Сердце будто притормозило, а потом стукнуло с удвоенной силой и забилось часто-часто.

Пётр почувствовал жгучий стыд. Он смотрел в Галины глаза, смотрящие на него с десятого этажа, и чувствовал её презрение.

Ему хотелось умереть. Умереть прямо сейчас, чтобы не подводить её. Он изо всех сил зажмурился, задержал дыхание — но проклятое тело продолжало жить.

Когда он открыл глаза, Галина уже стояла неподалёку и разглядывала его.

— Ты что, жив? — спросила она дрожащим голосом.

— Похоже... — голос Петра стал непривычно хриплым, — прости...

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — покачала она головой, — Нет, ты точно издеваешься! Просто. Покончить. С собой. Что сложного? Любой кретин бы справился!

Она дёрнулась к нему, и он автоматически закрыл глаза.

— Не жмурься, — зло процедила она, — ты видно меня совсем дурой считаешь. Не буду я тебя трогать. Чёрт, чёрт, чёрт! Что теперь делать?

— Я... постараюсь.

— Да уж постарайся хоть разок! — она отошла на полшага, и вдруг замерла, как вкопанная, — Господи, вот я дура. Зачем я с тобой говорила? Статья за неоказание помощи... Спасибо, подосрал мне всё-таки напоследок!

Она достала телефон и стала судорожно тыкать в экран, закусив губу. Петру было больно видеть её такой несчастной.

“Я просто должен был умереть. Так просто. А она получила бы пособие и стала бы счастливой. Почему у меня никогда ничего не получается?”.

Он закрыл глаза и попытался снова проститься с жизнью. И снова ничего не получилось.

— Мужик, — позвал его незнакомый голос. Пётр открыл глаза. Перед ним стоял худощавый мужчина в помятой куртейке и недовольным выражением лица.

— Мужик, может, полежишь в другом месте? Мне проехать надо.

Пётр виновато улыбнулся.

— Я не могу. Ничего не шевелится. Но я попробую умереть побыстрее.

Мужчина посмотрел на часы.

— Мне на другой конец города надо успеть. Давай и правда, побыстрее.

К нему подошёл молодой парень с метлой и обратился к водителю.

— Может, подвинем его сами?

— Сдурел? — напустился на него мужчина, — если мы его тронем, а он скончается, то следаки потом нам запишут “Смерть по неосторожности”. Я цепью по голове не хочу получать.

— Подумаешь! У меня две таких статьи, и ничего. Премиальные за такое мизерные, никто не будет связываться.

— Ну ты и тащи!

Парень посмотрел на Петра прищурено, и пожал плечами.

— Мне-то что, мне не мешает. А ты, мужик, нехорошо поступаешь. Лежишь тут, проезду мешаешь. И убрать себя не даёшь.

— Я... я разрешаю себя убрать. Следаки же будут знать, что я вам разрешил? Просканируют мозг после смерти?

— Может, будут, а может — нет, — фыркнул водитель, — Откуда я знаю что в их электронной башке творится. Мне проблемы не нужны. Так что давай, поторапливайся.

Пётр чувствовал, что его лицо горит. Он тяжело дышал, сердце колотилось бешено.

Ему казалось, что это дурной сон. Из тех дурных снов, где ты оказываешься голый на улице, а на тебя все показывают пальцем.

— Послушай, тебя же Михаил зовут? — запинаясь, он обратился к парню с метлой.

Тот хмыкнул.

— Допустим. А ты откуда знаешь?

— Я живу тут. Часто тебя видел.

— А я вот тебя что-то ни разу не видел.

— Я тихо жил. Никому никогда не мешал, — он покосился на метлу, — Не мусорил.

Михаил скучающе смотрел куда-то в сторону. Пётр чувствовал себя униженно.

— Ты мог бы мне помочь?

— Не вешай свои проблемы на других, — отрезал Михаил, — не по-мужски себя ведёшь. Нюни распустил. Собрался помирать — так помирай.

— Так я и пытаюсь...

— Плохо пытаешься, значит.

Он плюнул и отошёл в сторону.

Пётр попытался напрячь мышцы, но ничего не выходило. Даже моргалось как-то с трудом. Серое небо пересекла стая перелётных птиц. Они летели высоко, ладно и в такт поднимая и опуская крылья. Он вдруг засмотрелся на них.

“Куда они летят? Откуда? В тёплые края или наоборот?”

Рядом раздался вздох досады. Пётр вернулся из своих мыслей и ужаснулся сам себе.

“Как я могу думать о каких-то птицах. Люди страдают из-за меня. Терпят неудобство. Господи, как стыдно...”

— Вы простите меня... — начал было Пётр, но потом понял, что никто его не слушает. Шаркающая походка обошла его, слегка наступив на волосы, по лицу проехалась пола давно нестиранного плаща.

Он почувствовал на щеке влажно-липкий след грязи.

Это было новое ощущение. Он замер — всем тем, что ещё могло двигаться. Зажмурил глаза, ощупывая каждой клеточкой прохладный комочек.

— И что ты лыбишься, как придурок? — раздался недовольный Галин голос, — Ты вообще понимаешь, в какой я заднице из-за тебя?

Пётр недовольно открыл глаза и нахмурился.

Галина стояла и взглядом метала молнии.

Ему стало совестно. Он забыл про неё.

Он хотел забыть про неё.

Он посмел хотеть забыть обо всё на свете, включая её.

— Сейчас сюда приедет один человек, — выговаривала ему она, — Очень важный человек. Ты не представляешь насколько важного человека мне пришлось оторвать от важных дел из-за того, что ты не можешь даже умереть по-человечески! Он приедет, и ты признаешься в том убийстве, которое он скажет. Я подтвержу. Он сделает запись в блокчейне, и тебя можно будет прикончить как преступника. Я доступно излагаю?

— Более чем.

— Я не понимаю, что ты там мямлишь. Боже, я же теперь буду ему обязана... Ты понимаешь, в какое неловкое положение ты меня поставил?

Она с досады пнула асфальт. Песок и крошки полетели на Петра.

Цок.

Цок.

Песчинки, как коготочки маленького зверька, коснулись его шеи. Мягко, ласково, почти нежно. Несколько песчинок оседлали его кадык, а потом съехали вниз, как с горки. Он чувствовал каждую линию, что они прочертили.

Голос Галины пропал где-то вдали.

Были только песчинки на его коже.

Дыхание стало ровным. Ему не хотелось спугнуть этого неведомого зверька.

В это время что-то тряхнуло его со всей силы. От неожиданности он прикусил язык.

Где-то по ту сторону век кто-то чертыхался и клял его.

Пётр хотел было извиниться, но вдруг его захватил вкус собственной крови.

Он провёл языком по зубам, сначала верхний ряд, потом нижний. Медленно, будто ощупывая. Каждый раз, когда он касался ранкой острого края или скола, его прошибала искра боли.

Он вдруг понял, что очень устал. Ему представилось, что он — большая морская черепаха. Сидит в своём панцире, а кто-то там снаружи стучит и стучит... Дождь? Прибой? Хищник? Птица чистит клюв?

Нет разницы.

На втором круге Пётр нащупал кончиком языка дырку в зубе. Острая боль с размаху врезала по челюсти, и он сморщился. А потом рассмеялся.

“Надо вызвать себе зубного”, — подумал он, и снова расхохотался. Над ним возникло чьё-то очень важное и недоумённое лицо.

— Галина Сергеевна, вы говорили, что ваш брат нормальный, — недовольно прозвучал голос.

— Нормальный, конечно, нормальный, Марк Леонидович, — лебезила Галина где-то на периферии.

— Пётр Сергеевич, вы меня слышите?

— Слышу, — по привычке робко отозвался Пётр.

— Вы готовы сделать заявление?

— Какое заявление? А... заявление...

Важное лицо начало проявлять признаки нетерпения.

— Вы признаёте, что в ночь на пятнадцатое октября убили Семёнова Егора Геннадьевича из-за личной неприязни?

Пётр был готов согласиться, но что-то его смутило.

— Пятнадцатое... меня не было в городе четырнадцатого и пятнадцатого. Можно какой-нибудь другой день?

Важное лицо побагровело.

— У меня нет времени на эту ерунду, — процедил он и резко вышел из поля зрения. Галина потянулась за ним, а потом обрушилась на Петра.

— Кто тебя за язык тянул?

— Я хотел как лучше... — оправдывался Пётр, — а вдруг нестыковка вскроется?

— Да плевать где ты был или не был! Написали бы всё как надо! Я сейчас... я сейчас верну его. И ты будешь молчать. Будешь молчать и говорить только “да” или “нет”. Повторять за мной. Понял? Иначе я...

— Иначе что?

Пётр испугался. Эти слова вырвались у него, будто бы не он их произнёс, а кто-то внутри него. Кто-то, кто очень настойчиво спрашивал его самого.

“Иначе — что? Что она сделает? Тебе есть что терять ещё? Есть куда падать?”

— Ты мешаешь, — сказал он Галине, — отойди, пожалуйста.

— Мешаю? — оторопела Галина, — чему мешаю?

Он уже не ответил. Он смотрел в серое небо, отражавшееся в стёклах окон. Иногда мелькали любопытные глаза, задёргивались и раздвигались шторы. Зажигались и гасли лампы. Бетонная туша дышала и жила. Только распахнутая на десятом этаже рана зияла. Но и она скоро затянется.

Пётр закрыл глаза. Асфальт мелко мелко вздрагивал. То ли машины проезжали с грохотом, то ли метро неслось под землёй. Над землёй плакали дети и кряхтели старики. И шагали, шагали, шагали сотнями ног.

— Мужик.

Пётр нехотя открыл глаза и покосился влево. Там стоял давешний водитель.

— Ты помирать собираешься?

— Нет.

— Ну как так-то? Обещал же утром! У меня и так из-за тебя график коту под хвост!

— Иди в жопу.

Мужик аж дар речи потерял.

— Ах ты гнида! — возмутился он, — Я тут в положение ему вхожу, забочусь, можно сказать, а он... Я на тебя найду управу, дерьма ты кусок!

Пётр не ответил. Он разглядывал стремительно темнеющее небо. Звёзды появлялись, будто кто-то прокалывал серебряной иголкой бархатное полотно. Он считал их. Он измерял и сравнивал их размеры. Он искал похожие звёзды и радовался, когда находил.

Утро принесло ему прохладу и тишину. Солнце поднималось обжигающим шаром и согревало его.

Пётр чувствовал, что живёт. Чувствовал себя счастливым.

Неделя безуспешных увещеваний ни к чему не привели. Однажды утром Пётр увидел бригаду хмурых рабочих. Они принялись строить дорогу вокруг него, наполняя воздух новыми ароматами. Запах горячего асфальта. Вспышки сварки. Несколько искр попали ему на лоб. Это было необычно. Это было чем-то новым.

Однажды утром небеса окрасились в белый, набухли и обрушились первым снегом. Пётр завороженно смотрел на падающие снежинки.

А потом закрыл глаза и открыл рот в предвкушении.